Месторазвитие – сочетание физического пространства и последовательности исторических смыслов, органическое единство народа и территории его проживания. «Социально-историческая среда и ее территория “должны слиться для нас в единое целое, в географический индивидуум или ландшафт”», по слову создателя термина «месторазвитие» евразийца П.Н. Савицкого. Пейзаж – начало космоса, упорядоченного представления о пространстве, о месторазвитии духа, – раз начавшись, не заканчивается нигде, сообщает природе вид порядка, структуры, «организованного и упорядоченного целого». Безразмерность – не количественная, но качественная характеристика Русского пространства, где встреча с историей произошла, обнаружение и выявление закономерности представляется задачей трудной, почти невыполнимой. Интуиция художника, опыт активного проживания в том самом пространстве той самой истории диктуют нетривиальные методы повествования о нем. Тектоника тактильного – последняя степень простоты: белый лист, рука художника наносит краску, пространство вылепляется через погружение вовнутрь, через концентрацию на скрытых аспектах той действительности, которая дана здесь и сейчас. Космическое сознание развертывается не вширь, а вглубь, внутрь человеческого субъекта. Река — ракета «Ангара».

Галина Иванкина

«Навстречу утренней заре
По Ангаре, По Ангаре».
Из советской песни.

В московской «Крокин-галерее» — одной из самых интересных арт-площадок современного искусства – сейчас проходит выставка Алексея Беляева-Гинтовта «Ангара» и, как обычно бывает у этого мастера, название и сама экспозиция таит в себе несколько глубинных смыслов. Ангара – это река, и заодно – героиня бурятской мифологии – дочь Байкала, но конечно же это ещё и ракета-носитель. Это – вода Евразии. «А река бежит, зовёт куда-то, / Плывут сибирские девчата Навстречу утренней заре / По Ангаре, По Ангаре», — как пелось в одной солнечно-радостной советской песне о том, что надо верить в «трудное счастье».
Евразиец Гинтовт оперирует понятием «месторазвитие» — гармоничное созвучие культуры – и занимаемой территории. Отсюда – многослойность и многогранность. Много-мыслие. Много-знание. Разглядывая картины из проекта «Ангара», будто бы открываешь сразу несколько ларчиков – тут и античность, столь любимая неоклассиком Гинтовтом, и супрематизм, и советские-шестидесятые – лучше всего ассоциирующиеся с ангарской темой. Автор не боится смешивать жанры и стили, ибо в результате вырисовывается не постмодернистский стёб, но рождается новый эпос.
Что есть эпос? Отрицание времени и разговор с Вечностью. Центральный экспонат – громадное изображение фантастической ладьи с двумя носами, причём носовые фигуры – это коньки, спокон веков устанавливавшиеся на крышу русского дома. Это – славянская хтоническая древность, научно воспетая Борисом Рыбаковым в его исследованиях. Однако ладья символизирует не только водный путь в незнаемое, но и смерть – русов провожали в богато украшенных ладьях. Река в мифотворчестве – граница того и этого света, отделяющая круг живых от царства мёртвых.
Кроме того, ладья имеет силуэт капители – воспоминание о едином эллинском корне. Мировое древо, знающее, когда цвести, а когда – погружаться в зимние грёзы, навеянные Снежной Королевой, приказавшей сложить из льдинок это пугающее слово – Вечность. «Ладья» Гинтовта – это бессменное перерождение, воскресение, круговорот бытия.

Искусствовед-философ Владимир Паперный в опусе «Культура – II» вещал о двух типах цивилизаций: Культура I стремится в будущее и посильно отрицает прошлое, а Культура – II утверждает себя через единую и неделимую бесконечность. К первой относится, например, эпоха конструктивизма в России, а ко второй — Grand maniere Людовика XIV и сталинская эра. Нынче в искусстве — период бесстилья и очередных витков «ничейного» постмодерна, тогда как Гинтовт – созидатель устойчивой Культуры-II посреди тотального хаоса.
Художник собирает воедино формы Этьена Булле и Клода Леду – а это классицизм Французской Révolution — с беспокойной эстетикой Казимира Малевича и Александра Родченко – авангардизм Русской Революции, получая евразийскую мифо-концепцию, у которой нет исторических датировок, но есть всеохватное постоянство. Точно такой же космизм (а космос – это антипод хаоса, а не только – чёрный вакуум с бриллиантами созвездий!) прослеживается в диптихе – «Чёрный и красный квадраты», как чередование смертей и возрождений, сурового поста и светлой Пасхи, монашеского средневековья и жизнеутверждающего ренессанса.
Настоящее умещает в себе и то, что было, и то, что будет и – чем сердце успокоится. Патриарх евразийства Александр Дугин говорит в одной из своих публикаций, впрочем, суммируя идеи Фридриха Вильгельма Шеллинга: «Будущее никогда не наступает. Оно может наступить, если радикально выпрыгнем из настоящего, а не будем двигаться по нему. Будущее само по себе наступило, оно уже есть. Поэтому в будущем есть смысл. Что больше не имеет смысла, падает в прошлое. Получается, человек имеет дело только с настоящим».
На мой взгляд, в творчестве Алексея Гинтовта основное – это культ пространства, как важнейшей категории. Центробежность, экстравертная сила, постижение того, что за горизонтом и – за гранью. Игра с геометрией – шар, этот символ спокойствия и устроенности оказывается в окружении динамичных росчерков — не то рельсы, не то – архитектурные темы 1960-х; пирамида – идеальная законченность египетской вечности; противопоставление горизонтальных и вертикальных линий. Гинтовт, как мало кто, чувствует воздух, ширину и высоту – не только в обыденном значении, но и в метафизическом. Выделяется «Планета Меланхолия», восходящая к одноимённому шедевру Ларса фон Триера с его обращённостью к Андрею Тарковскому. По сюжету к Земле движется неведомый шар, именуемый Меланхолия – в переводе с греческого ещё и «чёрный гнев» — и он, этот гнев уничтожит всё человечество. Он – приближается и мы видим, как люди ждут своего неизбежного финала. У Гинтовта всё оптимистичнее – Меланхолия зависла над русским пространством с его деревянными коньками крыш и старыми линиями связи, больше напоминающими гигантские кресты, и кажется, что это не «чёрный гнев», а что-то вроде «Новой планеты» Константина Юона с оптимистической яростью обновления. Да и вообще Меланхолия повисит-повисит над гоголевско-шукшинским сельцом, да и свинтит куда-нибудь.
Произведения Гинтовта создают поликонтекстуальное восприятие – можно достраивать и выстраивать, погружаясь в пучины коллективного бессознательного. Вместе с тем, проект «Ангара» — это строгая лапидарность и нарочитое использование трёх цветов – чёрного, красного и золотого. Будто из предутренней мглы появляется красно-золотистое солнце, и мир выходит навстречу утренней заре. По Ангаре – по Ангаре.»